Горбунов, Матвей Алексеевич

Горбунов пришёл в ГИТИС после увольнения с поста директора — в порядке «борьбы с космополитизмом» — Стефана Мокульского^[6]. Никакого отношения к театральному искусству он не имел ни до, ни после; в 1961 году написал для Театральной энциклопедии большую статью о ГИТИСе, но это было его единственное прикосновение к театроведению^[2][7]. Никаких званий Горбунов в то время не имел, кроме выслуженного в армии звания подполковника, и воспринимался в ГИТИСе как человек военный^[4][5].

Вадим Гаевский, учившийся в ГИТИСе в первые послевоенные годы, рассказывал, как его трижды отчисляли из института по политическим мотивам и все три раза Горбунов его восстанавливал. Гаевский объяснял это тем, что новый директор, как человек военный, «особистов ненавидел больше, чем кого бы то ни было»^[4]. Юрий Коноплянников утверждал, что ненависть к «особистам» здесь ни при чём — Горбунов был добрейшим человеком и жалел студентов^[8]. В годы его правления, по свидетельству Коноплянникова, в институте ходила поговорка: «В ГИТИС практически попасть невозможно, а чтобы вылететь из него — надо, по крайней мере, милиционера убить»^[8].

И студенты Горбунова любили, его то ли шутки, то ли ляпы передавали из поколения в поколение, подражая его своеобразному говору «с характерными речевыми дефектами с примесью украинизмов»^[8]. Пример его специфического юмора приводит в своей книге Михаил Буткевич, выпускник и педагог ГИТИСа. Во время прощания с Николаем Горчаковым, заведовавшим кафедрой режиссуры, Горбунов, стоя в почётном карауле, шептал Николаю Петрову, указывая глазами на покойника: «Николай Васильищ, хощешь на ехо место? Соглашайся, соглашайся, пока вакансия — тебе первому предлахаю»^[9].

«Он всё время шутил и острил, — вспоминал Иосиф Райхельгауз, — и никто не мог понять, то ли он полный идиот, то ли так иронично относится ко всему…»^[10]. У М. Буткевича было больше времени, чтобы изучить ректора: «…Получеловек-полуперсонаж, добрейший мужик, философ-мудрец, скрывшийся на всю жизнь за нелепым обличьем законченного дурака. Идиотическая маска русского местного шута-затейника была разработана им для себя так изобретательно, что подходила к любой жизненной ситуации плотно и точно; она позволяла успешно расхлебывать все ректорские проблемы, выходить из самых затруднительных положений…»^[11].

Затруднительное положение сложилось и в сентябре 1968 года, когда распоряжением свыше от преподавания на режиссёрском факультете был отстранён Анатолий Эфрос, несмотря на относительную молодость уже обладавший и именем, и немалым количеством поклонников среди театральной молодёжи^[10]. Разочарованные студенты-первокурсники наотрез отказались учиться у Бориса Равенских, а у Павла Хомского некорректной шуткой отбили желание их учить^[10]. Горбунов привёл к ним команду педагогов во главе с Андреем Поповым; И. Райхельгауз кратко пересказывает его представление так: «Вот Андрей Алексеевич Попов. Это сын Алексея Дмитриевича Попова, выдающегося деятеля современного театра, заведующего кафедрой режиссуры, который учил таких вот студентов, как вы, учил-учил и умер. А ещё у вас будет преподавать Ирина Ильинична Судакова, дочь известнейшего мхатовского режиссёра Ильи Судакова, который тоже преподавал в нашем институте. И студенты, такие же, как вы, его довели, и он умер»^[10]. На 42-летнего Буткевича, не имевшего известных родителей, Горбунов не стал тратить слова: «Ну, что тут хаварить? — молодой педахох, а с молодого какой спрос?»^[9]

Педагоги после столь двусмысленного представления не знали куда деть глаза, молодые поклонники Эфроса злорадствовали, а для Горбунова это представление педагогов студентам стало последним^[12].