Наттолл, Зелия

Дед будущей исследовательницы — уроженец Теннесси Джон Пэррот — проживал в Мексике с 1834 года и долгое время состоял в любовной связи с мексиканкой Кармен Баррерой. Их незаконную дочь Магдалену отдали обучаться в католическую Академию Св. Иосифа в Эммитсберге (Мэриленд). По завещанию Магдалена получала бо́льшую часть имущества Джона, даже если у него будут дети в законном браке. В 1853 году Джон с Магдаленой переехал в Сан-Франциско, где имевший стартовый капитал Пэррот занимался спекуляциями с недвижимостью и товарами, пользующимися большим спросом. Далее он основал частный банк и успешно инвестировал в сельское хозяйство и рудники. В 1854 году Магдалену выдали замуж за друга и доверенное лицо Джона — врача Роберта Наттолла, происходящего из знатного рода Ланкашира, но родившегося в Ирландии; он был протестантом^{[Комм. 1]}. В том же году у них родился сын Джон Роберт, а 6 сентября 1857 года на свет появилась дочь Зелия Мария Магдалена; далее родились дочь Кармелита и сын Джордж. Джон Пэррот заботился, чтобы его дочь, зять и внуки были обеспеченными и входили в число городской элиты^[4]. Большой семейный дом № 103 располагался на Монтгомери-стрит. Космополитичное семейство и городская среда способствовала многоязычию: мать говорила с детьми по-испански, слуги — на множестве языков (горничная-француженка и повар-француз, нянька из Нью-Йорка, экономка, прачка, кучер и конюх — ирландцы, девять чернорабочих-китайцев). В городе было впятеро больше мужчин, нежели женщин, поэтому представительницы этого пола были значительно менее ограничены в социальном и карьерном отношении, чем их товарки на Восточном побережье. Впрочем, Зелия, как и её мать, испытала на себе некоторые предрассудки как испаноговорящая католичка, ибо нативисты из партии Know Nothing стремились к господству белого протестантского меньшинства и третировали католиков, даже ирландцев. Кроме того, Пэррот и его родня были сторонниками присоединения Калифорнии к Конфедерации^{[5][Комм. 2]}.

В 1865 году Роберт Наттолл принял решение переехать в Европу: он страдал болезнью почек, а его доходы не позволяли вести прежний образ жизни из-за высоких цен в Сан-Франциско, сдача дома в аренду позволяла безбедно существовать в Старом Свете. Европейское путешествие растянулось на 11 лет, в течение которых формировалась личность Зелии и сложился её интерес к лингвистике и древней истории. Биограф Мэрили Гриндл считала, что образование мисс Наттолл оказалось бессистемным, хотя в Дрездене, а затем в Лондоне она некоторое время получала формальное образование. Тогда же она приобрела вкус к «кочевой жизни» и до своего сорокапятилетия редко оставалась на одном месте дольше года. Путешествие Натоллов началось с фамильной усадьбы Титтур в Ирландии, где Роберт не был семнадцать лет. Зимовали все на юге Франции (Монпелье, Ним, Арль, Марсель, Тулон, Канны, Ницца), в 1866 году Роберт с семьёй поселился в Париже, где старшего сына Джона (Хуана) отдали в Коллеж Роллен, а Зелия училась на дому у мадемуазель Брика. В августе 1867 года Наттоллы переехали в Дрезден, где доктор Наттолл легко вошёл в медицинское сообщество, а его жена и дочь занимались немецким языком и искусством. В Дрездене родился сын Роберт Тибурсио, проживший всего десять месяцев, и в 1869 году дочь Роберта — последняя из шести детей Наттоллов. Зелия увлеклась ботаникой, в чём её всецело поощрял отец. В 1872 году семейство перебралось в Дублин, где провело около полутора лет, нередко наезжая в Титтур. Когда Зелии исполнилось пятнадцать лет, её родители переехали в Лондон, тогда как старший брат Джон занялся коммерцией в Ливерпуле. Далее 16-летнюю Зелию зачислили в Бедфорд-колледж — один из первых, где давали высшее образование женщинам. Преподавателями в основном были приглашённые профессора Оксфорда и Лондонского университетского колледжа. По предположению М. Гриндл, в Бедфорде Зелия оценила возможности, предоставляемые образованием, а также общением с богатыми дамами-благотворительницами^[8]. В первом семестре Зелия изучала только английский язык и арифметику, во втором к ним прибавились естественные науки и английская и европейская история. Фундаментальной подготовкой историка Зелия Наттолл обязана учителю — Сэмюэлу Гардинеру, который именно в то время закладывал основу современных архивоведческих исследований. В конце семестра, когда мисс Наттолл готовилась к оксфордским экзаменам, она тяжело заболела, и отец отправил её в Италию, где она в Риме брала уроки музыки и серьёзно занималась археологией и историей искусства. Сам Роберт Наттолл уехал в Сан-Франциско улаживать дела с арендой и подзаработать на врачебной практике; жена и дочь писали ему о своих успехах каждые две недели. Далее Магдалена и пятеро её выживших детей отправились во Францию. Владелец гостиницы в Шантильи когда-то был шеф-поваром в Мехико в джентльменском клубе напротив школы, где училась Магдалена; он готовил для Наттоллов «очень хорошие мексиканские блюда». Через некоторое время они обосновались в Париже, где сёстры Зелия и Кармелита брали уроки французского языка и литературы три раза в неделю, а также тренировались в этикете и походке, что было совершенно необходимо для светских девиц на выданье. Зелия также хвалилась отцу, что освоила живопись на шёлке. В 1874 году Магдалена с детьми вновь отправилась в Италию, где они жили в Неаполе; Зелия, когда попала в Помпеи, удивлялась в одном из писем, насколько адекватное представление сложилось у неё о древностях по книгам, картам и изображениям. Она в достаточной степени освоила итальянский язык, хотя признавалась, что ещё мешает итальянские, испанские и французские слова. На карнавал Наттоллы переехали в Рим, где Зелия продолжила учиться играть на фортепьяно и систематически занялась итальянским языком и вскоре могла читать без словаря. В апреле Магдалена добилась папской аудиенции в Ватикане и Зелия даже отправила отцу фотографию, на которой она была запечатлена вместе с понтификом Пием IX. Она уже думала о замужестве и жаловалась отцу, что у неё «слишком большой нос»; контакты с молодыми людьми были в силу светских условностей минимальными. Вероятно, первым её романтическим интересом стал Гораций Хоуз — сын калифорнийского джентльмена, однако затем он уехал со своим семейством во Флоренцию, а оттуда в Калифорнию, и больше они никогда не встречались^[9].

Во Флоренции Зелия Наттолл продолжала заниматься историей искусства и собирала гербарий — отец присылал ей образцы из Калифорнии и Орегона. В конце концов мать и дочь испытали пресыщение от памятников и уехали в Швейцарию: 18-летие Зелия встречала в Женеве. В письмах отцу она выражала беспокойство, что не обручена, ибо все её знакомые молодые люди из Германии и Англии уже помолвлены. Интеллектуальные занятия включали чтение Шекспира и углублённое изучение немецкого языка. Далее семья вернулась в Париж, где Зелия окунулась в светское общение, выражая беспокойство, что выше ростом, «чем девять из десяти француженок, которые встречаются на улице». Также её беспокоила собственная интеллектуальность, ибо на балах и светских мероприятиях мисс Наттолл оказывалась «бесконечно противна некоторым идиотическим представителям рода человеческого». Летом 1876 года Роберт Наттолл вернулся к жене и детям в Париж, а в сентябре все отправились пароходом в Нью-Йорк. В Сан-Франциско добирались по трансконтинентальной железной дороге^[10]. Из-за спекулятивного бума и последующего краха Банка Калифорнии 1877 года Пэрроты и Наттоллы сильно пострадали. Дед Джон Пэррот выкупил семейный дом Наттоллов и они заключили с Магдаленой договор, что ей передаются 100 000 серебряных долларов наличными (около трёх миллионов в ценах 2024) в обмен на отказ на любые иные имущественные и наследственные претензии: глава семьи женился ещё до отъезда старшей дочери в Европу и имел восьмерых детей. Наттоллы продолжали жить в поместье Джона Бэйвуд в Сан-Матео и вели светскую жизнь. Вероятно, именно в это время Зелия познакомилась с Фиби Апперсон Херст, чей муж тогда сильно разбогател на инвестициях в добычу серебра. Ситуация с замужеством «повисла в воздухе»: имеющиеся источники не позволяют судить, почему потенциальные женихи не слишком интересовались богатой наследницей. Причиной мог быть как её католицизм, так и научные интересы, вдобавок, Зелия начала пользоваться пенсне. В 1878 году в Сан-Франциско прибыл французский антрополог Альфонс Пинар, немедленно принятый в доме Пэрротов — Наттолов^[11]

В период 1885—1886 годов Магдалена и Зелия Наттоллы с Надин около года прожили в Балтиморе, где З. Наттолл начала постепенно входить в научные круги американистов. Задача её облегчалась тем, что как раз в это время глава Музея Пибоди Патнэм намеревался сосредоточиться на исследовании древностей Мексики. В следующем году он стал первым профессором антропологии в Гарвардском университете. В противоположность обыкновениям викторианской эпохи, Патнэм не умалял интеллектуальных способностей женщин и поддерживал активную корреспондентскую сеть с независимыми исследователями и исследовательницами, которую рассматривал как полноценную заочную научную школу. Личная встреча состоялась осенью 1885 года и прошла успешно. При поддержке Патнэма в 1886 году Зелия Наттолл была избрана в Археологический институт Америки и стала седьмой женщиной, пошедшей в состав Американского философского общества. Этому способствовала её первая публикация в журнале American Journal of Archaeology — вышедшая в двух номерах за 1886 год статья о терракотовых статуэтках из Теотиуакана. Патнэм принял её в Музей как сверхштатного ассистента по мексиканской археологии; должность не предполагала оплаты, но придавала работе Наттолл респектабельность; вдобавок, в те времена антропология и археология только зарождались и не были оформлены институционально. Факт, что Зелия представляла Музей Пибоди, открывал многие двери, позволял получать разрешение на работы в архивах и музеях и приобретать интересующие находки^[17]. В годовом отчёте за 1886 год Патнэм отметил Наттолл как «знатока языка науатль, имеющей многих знакомых и талант к лингвистике и археологии»^[18].

В период 1886—1887 годах Зелия Наттолл жила преимущественно в Дрездене, где они с Магдаленой, Робертой и Надин сняли двухэтажную квартиру в доме № 47 на Винерштрассе. Осенью 1886 года Зелия ездила в Вену для сопоставления Венского кодекса с его репродукцией в «Древностях Мексики» — уже в официальном статусе ассистента Музея Пибоди. По результатам венской поездки были опубликованы две статьи. Во-первых, она исследовала головной убор из перьев, попавший в Вену через Испанию. Ранее считалось, что это мог быть штандарт или церемониальный фартук, однако в Кодексе Мальябеки Наттолл нашла изображение воина в аналогичном головном уборе. Далее внимание Зелии привлёк атлатль, точнее, его изображения в кодексах. Исследовательница опровергла идеи, что копьеметалки не использовались в Мексике к началу испанского завоевания, используя в качестве источников испанские хроники, терминологию науатля, изображения в кодексах и на статуях. Оправившись после развода, в 1890 году З. Наттолл работала в Библиотеке Лауренциана, где изучала оригинал Флорентийского кодекса, что позволило исследовать изображения тотемных животных на ацтекских щитах. Удалось поработать и с оригиналом Кодекса Мальябеки, что привело миссис Наттолл к идее факсимильного издания наиболее примечательных мексиканских рукописей для ознакомления с ними более широкого круга специалистов. В начале 1890-х годов Зелия Наттолл полностью сформировалась как исследователь-антиквар и архивовед, используя метод сопоставления письменных и вещных источников, к изучению которых весьма располагала обычная для неё кочевая жизнь^{[Комм. 3]}. В 1892 году Зелия приняла участие в Девятом международном конгрессе американистов в Уэльве (приуроченного к 400-летию открытия Америки Колумбом), представив доклад об интерпретации символов ацтекского Камня Солнца. Доклад американской исследовательницы был отмечен золотой медалью и персональным упоминанием в королевском адресе^[21]. Придя к выводу, что ацтекский календарь был солнечным, а четыре ключевых праздника имели соответствие в гражданской жизни, и к ним были приурочены рыночные дни, Зелия Наттолл выступила с докладом на Десятом конгрессе американистов в Стокгольме (1894)^[22]. В Мексике за эти годы она не побывала ни разу^[19].

В 1893 году Патнэм привлёк З. Наттолл к организации этнологического раздела Колумбовой выставки в Чикаго, где она отвечала за экспонаты из Древней Мексики, а также договаривалась с европейскими музейными собраниями и организовывала перевозку их фондов и их страховку. Миссис Наттолл была также одной из пяти членов судейской коллегии, которая должна была оценивать новаторство антропологических экспозиций для последующего награждения. Вся эта работа велась из Дрездена, ибо сама Зелия тяжело переболела гриппом, давшим осложнения, а, сверх того, пострадала от банковского кризиса 1892 года и не имела свободных денег, чтобы ехать в Чикаго^[23]. Июльскую поездку в итоге оплатил Совет леди-менеджеров, курировавший женский отдел выставки; возглавляла его Берта Палмер — одна из первых коллекционеров живописи импрессионистов. Совет также курировал женский конгресс, проводимый во время выставки, на котором обсуждались вопросы о гражданских и избирательных правах, равных возможностях женщин на образование и самореализацию. Участие во всемирной выставке укрепило статус З. Наттолл как учёного (она презентовала своё исследование ацтекского календаря), и дало ей много полезных знакомств среди американских благотворительниц^[24]. На выставке она познакомилась с заместителем Патнэма Францем Боасом и возобновила дружбу с Фиби Херст, знакомой ещё по Сан-Франциско^[25]. Полезным оказалось знакомство с Сарой Стивенсон — защитницей прав женщин и египтологом, коллегой по жюри этнологического отдела. С Зелией у них было много общего, включая происхождение, склонность к аристократическому образу жизни; Стивенсон ещё в детстве пять лет провела в Мексике и долго жила в Париже^[26].

1894 год оказался хлопотным: после Колумбовой выставки Зелия Наттолл гостила у С. Стивенсон в Филадельфии, далее месяц провела в музеях Англии, работая по 8—9 часов в день, и в феврале 1894 года обосновалась в Дрездене. Как она сообщала Саре, сразу после возвращения ей пришлось сопровождать дочь и сестру на последний в сезоне бал («превратиться из книжного червя в порхающую бабочку»). Далее состоялась поездка с дочерью в Швецию и пришлось отклонить предложение С. Стивенсон поехать в Египет^{[27][Комм. 4]}. С мая по август 1896 года З. Наттолл в качестве представителя Музея археологии и антропологии Пенсильванского университета отправилась в Российскую империю. Официально она представляла академические круги США на коронации Николая II и Александры Фёдоровны, а далее должна была осуществить закупки для русского отдела музея на Нижегородской ярмарке. Инициатором участия Зелии оказалась Сара Стивенсон, входящая в попечительский совет музея; главным основанием стало знакомство миссис Наттолл с русским языком. Маршрут включал Ригу (с посещением Всероссийского археологического съезда), Санкт-Петербург, Москву, Киев, Ростов, Нижний Новгород^{[Комм. 5]}. На месте оказалось, что Наттолл очень мало знала о России и плохо разбиралась в русской культуре, но ей бескорыстно помогали друзья из учёного сообщества; немалое участие приняли также графиня П. С. Уварова (с которой Зелия познакомилась на конгрессе в Испании) и через неё великий князь Сергей Александрович. Зелия посетила Всероссийскую выставку в Нижнем Новгороде где увидела экспонаты из Сибири, России, Финляндии, Польши и Туркестанского края и приобрела коллекцию фотокарточек жителей Ташкента и Самарканда. В Филадельфию отправилась коллекция из 287 предметов: иконы, табакерки, ковры, мебель и предметы одежды. Фиби Херст получила в подарок вязаную шаль. Миссис Наттолл полагался и литографированный коронационный альбом, сохранившийся до наших дней. Зелия отмечала, что попала в ситуацию ожесточённой конкуренции русских и иностранных музеев по сохранению национального достояния перед лицом индустриализации и стандартизации. З. Наттол отмечала, что музеи России препятствуют иностранцам приобретать интересующие их экспонаты: «русские этнологические музеи также осознают тот факт, что сейчас или никогда они должны собрать и сохранить всё, что касается национальных костюмов и обычаев». Когда она общалась с руководством Императорского Эрмитажа, то получила категорический отказ в обмене музейными фондами с Пенсильванским музеем, даже дубликатами. Не менее холодный приём ожидал и в Императорской Академии наук. Намного удачнее сложилось общение в Московском этнографическом музее^[30][31][32].

Во второй половине 1890-х годов Зелия Наттолл постепенно отошла от музейных дел: Ф. Херст и С. Стивенсон не имели авторитета для нового руководства, которое подчинило Пенсильванский музей университету. Даже к 1901 году доставленные из России ящики с экспонатами не были распакованы и оприходованы. Университетский совет также тянул с решением вопроса об устройстве русской выставки. К 1960-м годам русская коллекция вообще была забыта; в XXI веке экспонаты, закупленные З. Наттолл, были внесены в каталог и оцифрованы, но так никогда и не выставлялись. Исследовательница, избавленная от материнских забот (Надин пребывала в пансионе), занималась осмыслением древнемексиканской цивилизации, настаивая, что масштабы человеческих жертвоприношений существенно преувеличиваются^[33]. Много времени и сил заняло факсимильное издание «Кодекса Наттолл». Этот миштекский кодекс был идентифицирован в 1859 году во флорентийском монастыре Сан-Марко, когда его книгохранилище стало публичной библиотекой. Зелия Наттолл узнала о его существовании в 1890 году от Паскуале Виллари, с которым была дружна, однако к тому времени рукописи в библиотеке уже не было. Английский коллекционер Джон Темпл Лидер выкупил рукопись и передал её Роберту Керзону, лорду Зуш, который рассчитывал выпустить факсимильное издание, представившее «ужасный облик ацтеков». После его кончины в 1873 году наследники не интересовались библиотекой, и передали кодекс в Британский музей (официально в его фонд вошёл в 1917 году). Зелия Наттолл поддерживала тогда добрые отношения с сэром Эдуардом Томпсоном, главным библиотекарем и директором музея^[34]. В июне 1898 года Зелия Наттолл впервые открыла страницы кодекса, и писала, что «это самый великолепный образец древнемексиканской исторической рукописи, который я когда-либо видела». По её просьбе рукопись была передана Бодлеанской библиотеке для исследования; далее она показала кодекс куратору Музею Пибоди Чарльзу Боудичу, который согласился с необходимостью факсимильного издания и взялся финансировать проект^[35]. В переписке с Патнэмом летом 1899 года Зелия описывала необходимые работы и их стоимость. Для воспроизведения наняли лондонского литографа Гилберта Уайтхеда, однако работа оказалась столь трудоёмкой, что немецкий переплётчик Адолар Рёль получил готовые листы только в мае 1901 года. Наттолл контролировала все этапы работы и в конце потратила три дня, чтобы удостовериться, что бумага хорошо передаёт фактуру оригинала, изображения матовые, а не глянцевые, и верно воспроизведены оттенки и фигуры. Было отпечатано 498 экземпляров, из которых 300 переплели точно так же, как доколумбов оригинал — «гармошкой»^[36]. Зелия Наттолл лично составила список 100 человек, получающих обязательные экземпляры бесплатно, включая президента Мексики Порфирио Диаса и министра образования Хусто Сьерра. Тогда же начался конфликт с генеральным инспектором древностей Леопольдо Батресом, который считал себя достойным бесплатного экземпляра (а потом потребовал для своего ведомства четыре). Издание оказалось чрезвычайно затратным: общий бюджет составил 4000 долларов (156 000 в ценах 2024 года), в продажу издание выпускалось по цене 20 долларов за экземпляр (752 доллара). Впрочем, далее оказалось, что Музей Пибоди не сумел организовать информирования потенциальных покупателей, хотя его издательство располагало подпиской. В сентябре 1902 года было продано всего 9 экземпляров книги^{[Комм. 6]}. По мнению исследовательницы Ш. Вэлиант, это стало одной из причин прекращения сотрудничества Музея Пибоди и Зелии Наттолл, хотя она рассчитывала издать Флорентийский кодекс^{[40][Комм. 7]}.

В феврале 1902 года 45-летняя Зелия Наттолл с дочерью приехала в Мехико. Они располагали рекомендательными письмами к президенту Порфирио Диасу и его супруге донье Кармен, заверенными лично Фиби Херст; аудиенция состоялась при посредстве посла США, дону Порфирио было вручено издание «Кодекса Наттолл»^[44]. Привыкшая к кочевой жизни и съёмным квартирам дама неожиданно для самой себя (по крайней мере, так следует из переписки) заинтересовалась дворцом Альварадо в Койоакане, при котором имелось подсобное хозяйство и сад. Покупка состоялась в июне. 19-летняя Надин писала бабушке: «Наконец-то прощаемся с неопределённой жизнью последних лет». Приобретение недвижимости потребовало существенных вложений: пришлось заменить крышу, проложить современную канализацию и установить сантехнику, заменить плиточные полы и привести в порядок сад; работы продолжались до поздней осени 1903 года, когда прибыло имущество из Дрездена — 140 ящиков с мебелью, коллекциями, библиотекой и гардеробом. Сама хозяйка обосновалась на втором этаже, где выбрала солнечную спальню; в кабинете-библиотеке был устроен камин. Сад был окружён высокой стеной и там имелись солнечные часы и фонтан. Хозяйство держалось на домоправительнице — Терезе Альварес, которая прослужила у доны Зелии три десятка лет. Хотя легенда утверждала, что дворец возвели в 1521 году (и новая хозяйка установила над входом табличку «Каса Альварадо») собственные архивные изыскания миссис Наттолл свидетельствовали, что усадьба появилась не ранее XVIII века. Приобретение первого в её жизни постоянного дома существенно сказалось на образе жизни Зелии, которая гораздо больше времени стала проводить на одном месте и чаще путешествовала по Мексике, а не по всему миру^[45]. Койоакан оказался удобным для жизни: при президенте Диасе в регионе Мехико было проложено 100 миль (160 км) трамвайных путей, которые связывали Мехико со всеми пригородами; улицы были замощены, проложены телефонные линии и электричество^[46].

В октябре 1902 года в Нью-Йорке проводился XIII Международный конгресс американистов, — впервые на территории США. Тематика мексиканской археологии явно выносилась на первое место. Президентом Конгресса был Жозеф Флоримон, герцог де Луба; Мексику представляли политик и археолог Альфредо Чаверо и инспектор древностей, археолог и антрополог Леопольдо Батрес. На конгрессе произошёл скандал между руководителями мексиканской делегации, ибо Чаверо высоко оценил работы Маршалла Сэвилла в Монте-Альбане, тогда как Батрес приписал все достижения лично себе. Скандал дошёл до страниц лондонской Times, оба противника пожаловались лично президенту Диасу, который распорядился отозвать Батреса^[47]. Произошло знакомство с 22-летним майянистом Альфредом Тоззером, который посещал мать и дочь Наттолл во дворце Альварадо и писал семье, что Зелия совсем не похожа «на автора увесистого тома о мексиканских символах». Альфред не скрывал увлечения Надин, миссис Наттолл сочла его подходящей партией, он даже стал называть её «тётушкой». Вместе они совершили путешествие по Юкатану, пришедшегося на дождливый сезон: Зелия отправилась по тем археологическим местам, которые были ей интересны. Поездка началась в Оахаке, продолжилась в Митле, где Наттоллы общались с Маршаллом Сэвиллом, направлявшимся в Копан на средства герцога де Луба. Близ Оахаки располагалось поместье англичанина Альфреда Модсли и его жены-американки Энн, с которыми Зелия познакомилась на Колумбовой выставке в Чикаго. Модсли владели золотой шахтой, на которой работами руководил инженер Артур Лоутон, у которого завязался роман с Надин, и за которого она вышла замуж в 1904 году, несмотря на неодобрение матери, желавшей, чтобы жених «был побогаче». В сезон 1902 года Зелия, Надин и Тоззер провели также пять дней в Чичен-Ице — в асьенде Эдварда Томпсона, на территории которой и располагалось городище. Тоззера возмутили условия, в которых жили и работали пеоны Томпсона, сравнивая это с «рабством на американском Юге». Тогда же в асьенде квартировала англичанка-художница Адела Бретон, которая по заказу Модсли копировала в натуральную величину древние индейские фрески Храма Ягуаров. Если мисс Бретон легко нашла общий язык с Тоззером и они около двадцати лет переписывались, то с Зелией Наттолл у них сложились гораздо более сложные отношения^[48].

В 1900-е годы Зелия Наттолл и её дворец стали важным объектом общественной жизни в Мексике: её посещали государственные чиновники и археологи, и сама она считала, что активно стимулирует развитие науки в этой стране. Донья Зелия активно искала музейные экспонаты, в том числе для перепродажи Музею Пибоди или Калифорнийскому университету, ибо её работу финансировал Фонд Крокер — Рид, а также Фиби Херст, редко отказывавшая в покупке особо редкостных предметов. Миссис Наттолл коллекционировала традиционный текстиль и вышивки из Чьяпаса, Пуэблы и Оахаки, а также активно работала в государственных архивах, особенно интересуясь инквизиционными делами XVI—XVIII веков, в которых содержалось множество сведений о «суеверных обычаях» индейцев. Далее она наняла старого касика Мариано Рохаса из Тепостлана, хорошо владевшего науатлем, как консультанта при работе с колониальными индейскими текстами, записанными латиницей. В 1904 году Зелия купила свой первый фотоаппарат и увлеклась археологической и этнографической фотографией, совершив две поездки в Теотиуакан, Тепостлан и Куэрнаваку, о чём отчитывалась попечителям Калифорнийского университета^[49]. Привычный для неё образ жизни требовал больших средств, и в результате Крёбер даже обвинял её в использовании грантов фонда для личных нужд. Зелия пыталась сдавать в своём дворце комнаты, продавала драгоценности и даже редкие документы из своего собрания; родственники отказывались давать ей деньги, считая покупку дворца авантюрой. После рождения внучки — дочери Надин — Зелия не поехала в Оахаку, после чего рассорилась с дочерью^[50]. Великое землетрясение 1906 года в Сан-Франциско уничтожило ряд объектов недвижимости, приносивших Наттоллам доход, разрушился и дом брата Джорджа; следовало опасаться, что Магдалена, поселившаяся в Англии, проведёт оставшиеся ей годы в бедности. Зелия писала Крёберу, что лишилась двух домов в Сан-Франциско и теперь ей придётся осваивать ремесло журнального популяризатора или пытаться выступать с публичными лекциями. Ситуация несколько выправилась к 1908 году. Тогда же в Национальном архиве Мексики миссис Наттолл совершила открытие — рукопись XVI века, позволяющая скорректировать маршрут Фрэнсиса Дрейка в Новом Свете. Зелию избрали в оргкомитет научного конгресса 1910 года, приуроченного к столетию независимости Мексики^[51].

В 1908 году за свои заслуги Зелия Наттолл была удостоена почётного профессорского звания Мексиканского национального музея^[52]. Это в известной степени обострило её отношения с американистом Эдуардом Зелером и инспектором древностей Леопольдо Батресом. Зелер был непримиримым противником теорий, которым отдавала дань и З. Наттолл, например, что Юкатан был каким-то образом связан с Атлантидой. Равным образом он был противником диффузионизма, обосновывая невозможность контактов между Старым и Новым светом до Колумба, поскольку сомнительно, чтобы от встречи цивилизаций вообще не осталось бы никаких письменных свидетельств. Он никогда не проводил адресной критики работ З. Наттолл, не называя её по имени, утверждая отсутствие любых реальных связей между языками Азии и Америки. Также у них были трения из-за издания Кодекса Мальябеки, факсимиле которого было в конце концов издано на средства герцога де Луба, а Наттолл написала для него предисловие^[53]. С Батресом у Зелии Наттолл были вполне рабочие отношения примерно до 1903 года, когда миссис Зелия гостила у Сэвилла на раскопках в Митле. Во время инспекционной поездки Батреса он лично потребовал у исследовательницы бесплатный экземпляр «Кодекса Наттолл», но она не стала этого делать из принципа, осуществляя «мщение» за его воспрепятствование работать в Монте-Альбане Альфреду Модсли. Это накладывалось на разногласия по вопросам методологии исследований и политики в отношении работы иностранных археологов. В 1908 году Зелия Наттолл открыла в Национальном архиве Мексики некоторые материалы о пребывании в Новом Свете Фрэнсиса Дрейка, в которых упоминался остров Исла де Сакрифисиос, недалеко от Веракруса. Задолго до этого на остров высаживался капеллан Хуан Диас из экспедиции Хуана де Грихальвы, где обнаружили следы человеческих жертвоприношений. 23 декабря 1909 года миссис Наттолл не смогла отплыть из Веракруса в Тампико из-за сильнейших ветров и решилась провести разведку на острове^[54]. 25 декабря Зелия наняла пеонов и обнаружила примерно три метра стены, сложенной наподобие образцов на Юкатане, а не в Центральной Мексике. Найденные керамические фигурки более напоминали стиль ацтеков, как и следы многоцветных росписей. Некоторые их контуры можно рассмотреть на выполненных ею фотографиях. В Мехико она обратилась к Л. Батресу за разрешением на раскопки и минимальным финансированием, рассчитывая закончить работы и представить результаты на сентябрьском Конгрессе американистов 1910 года. Исследовательница Шонаида Вэлиант сочла поведение Наттолл «наивным», ибо Батрес счёл её просьбу как попытку конкурировать с результатами его собственным работ в Теотиуакане^[55]. Францу Боасу она сообщала, что получила правительственное разрешение вместе с грантом на 500 песо (250 долларов), которых должно было хватить на наём пары рабочих, походное снаряжение и провизию. К тому времени она потратила 200 песо на закупку первоочередных запасов и фотоматериалов, рассчитывая возместить их из правительственных средств. Однако через три недели выяснилось, что ей выделили только 200 песо и приставили помощника инспектора — Сальвадора Батреса, сына Леопольдо. На Страстной неделе Зелия осталась в Мехико для выяснения условий, и не учла, что Сальвадор сразу отправился на остров, обнаружил там руины и немедленно заявил о своём приоритете, что было объявлено через правительственный официоз El Imparcial^[56].

Зелия Наттолл обратилась к президенту Порфирио Диасу (его сын Порфирио-младший сам увлекался археологией) и отправила письмо в редакцию журнала American Anthropologist, а в апреле демонстративно вышла из международного оргкомитета Панамериканского международного конгресса^[57]. К тому времени Батрес-старший затеял перегруппировку экспонатов Национального музея по морфологическому, а не географическому принципу, отвергнув все инновации Э. Зелера. Батрес использовал метод сериации, предложенный Питт-Риверсом ещё в 1860-е годы, и позволявший наглядно демонстрировать изменения формы изделий с течением времени. Главной причиной гнева миссис Наттолл стало то, предметы с Исла-де-Сакрифисиос теперь были сгруппированы с предметами из Теотиуакана. В апреле 1910 года Зелия Наттолл отказалась от почётного звания профессора^[58]. Она широко освещала свою борьбу: в мае 1910 года изложила свою позицию в англоязычной газете The Mexican Herald и незадолго до открытия конгресса в июньском номере журнала American Anthropologist. Батрес обратился к директору Национального музея антропологии Хенаро Гарсии и министру народного образования Хусто Сьерре, и успел опубликовать по-испански свой ответ Зелии Наттолл, где издевательски называл её «вдовой Пинар» (хотя её бывший муж был ещё жив и в профессиональной деятельности она всегда использовала девичью фамилию). На стороне Зелии решительно выступили авторитетные в мире американистики Альфред Модсли, Альфред Тоззер и Адела Бретон; не оставила она и инвектив Батреса, опубликовав свой ответ в New York Evening Post, сопровождаемый редакционным примечанием^{[59][Комм. 8]}. В переписке с Ф. Боасом Наттолл прямо заявила, что намерена заменить Батреса на Мануэля Гамио, которому она смогла выбить стипендию, ибо министр образования и правительство открестились от поддержки инспектора по делам древностей^[61].

Панамериканский международный конгресс 1910 года включал две сессии, проводимые в Мексике и Аргентине, разнесённые по времени, чтобы потенциальные участники смогли участвовать в интересующих их секциях. Сессия в Мехико (она же — Семнадцатый конгресс американистов) открывалась 8 сентября, и была спланирована так, чтобы участники побывали на праздновании столетия независимой Мексики, а Леопольдо Батрес далее вёз коллег в обзорную экскурсию по Теотиуакану, демонстрируя масштабы раскопок и проводимых под его руководством реставрационных работ. Судя по воспоминаниям современников и опубликованным протоколам, конгресс проходил в напряжённой обстановке: с внешней стороны в Мексике сложилась революционная ситуация и кризис нарастал; кроме того, конфликт Наттол и Батреса достиг пика перед открытием конгресса и мог привести к расколу между участниками; Зелия Наттолл в последний момент объявила о своём участии, вероятно, «не пожелав уступить своим врагам»^[62]. Уже на открытии конгресса (проходившем в Министерстве народного просвещения) был подан протест секретаря Национального музея Немесио Гарсии Наранхо, которого вице-президент Конгресса Л. Батрес исключил из программы; его выставили с заседания, но приём оказался сорван. На следующий день Зелия Наттолл распространила петицию за включение мексиканских делегатов в программу выступлений и протест против «оскорбительных» действий Батреса. Поездка в Теотиуакан оказалась очень представительной: в делегацию входили двести человек во главе с президентом Мексики П. Диасом и министром народного просвещения Х. Сьерра, среди учёных выделялись Эдуард Зелер (президент конгресса), Франц Боас и Алеш Грдличка; поехали также Альфред Тоззер, почётный консул в Чичен-Ице Эдвард Томпсон и сама Зелия Наттолл, формально представлявшая Калифорнийский университет. Адела Бретон ездила в Аргентину, но отклонила приглашение в Мексику. Все участники конференции фотографировались на фоне Пирамиды Солнца, Батрес проводил экскурсии по объектам и новооткрытому археологическому музею Теотиуакана. Торжественный обед сервировали в священной индейской пещере, названной в честь президента Диаса. Команда Л. Батреса расчистила Пирамиды Солнца и Луны, переместив около 700 тысяч тонн грунта, укрепила основания пирамид (хотя его критиковали за искажение облика постройки), проложила железную дорогу и построила станцию. Общий бюджет работ на сентябрь 1910 года превысил 566 тысяч песо. Это нисколько не впечатлило участников конгресса и на возобновившихся в Мехико заседаниях он стал повергаться нападкам. Зелия Наттолл провела несколько неформальных встреч и коктейль-пати у себя в Койоакане, на которые приглашались исключительно зарубежные гости конгресса^[63][64]. В результате обвинений в грубейших ошибках и незаконной торговле древностями после конгресса Леопольдо Батрес был вынужден уехать в Испанию, где проживал до 1922 года. Как отмечала Ш. Вэлиант, такие обвинения со стороны З. Наттолл и А. Тоззера являлись чистейшим фарисейством, ибо Тоззер вывозил в Музей Пибоди обнаруженные на раскопках нефритовые изделия майя. В переписке можно отыскать свидетельства по крайней мере десяти актов контрабанды, совершённых Зелией Наттолл; например, она продала в Музей Пибоди два ониксовых сосуда из Митлы. Батрес, входя в ближайшее окружение президента Диаса, ставил во главу угла приоритет мексиканской науки и мексиканского государства (не забывая о личном благосостоянии), тогда как его американские и европейские оппонтенты рассуждали о «приоритете мировой науки», в рамках которой музеи, университеты и исследовательские институты Старого Света и США могли «разумнее» распорядиться находками. Право первооткрывателя ставилось превыше мексиканских законов, и археологические находки считались собственностью того западного государства, которое представлял исследователь^[65].

После начала революции в июне 1911 года Зелия Наттолл покинула «Каса Альварадо» и отправилась в Великобританию^[66]. Формально это не было бегством: миссис Наттолл начала новый проект — ещё в 1908 году она нашла рукопись показаний некоего португальского капитана Нуну де Силва из Порту, который в 1577—1578 годах был захвачен в плен англичанами и участвовал в кругосветном путешествии Дрейка до южного побережья Оахаки, где был высажен в Гуатулько. Миссис Наттолл осваивала новый источник — протоколы мексиканской инквизиции, среди которых нашёлся и данный сюжет. Волнения в Мексике были удобным предлогом, чтобы отправиться в архивы Европы и навестить родственников: её брат Джордж был женат на германской аристократке и стал профессором бактериологии в Кембриджском университете; сестра Роберта вышла замуж за барона Франца фон Ригаля, а мать Магдалена обосновалась в Танбридж-Уэллсе. По пути Зелия была приглашена на садовый приём в Белом доме, устроенный президентом Тафтом, а в Испанском обществе Нью-Йорка нашла копию карты, оригинал которой был составлен Фрэнсисом Дрейком. Зелия общалась с матерью и работала в архиве под руководством свёкра своей дочери Надин — историка сэра Джона Лоутона. Далее поиски архивных фондов привели исследовательницу в Испанию (архив в Симанкасе, Архив Индий в Севилье и государственный архив в Мадриде), Флоренцию (где на аукционе она купила редкую прижизненную гравюру с портрета Дрейка), Рим, Венецию и Париж^[67]. В процессе поисков обнаружился и единственный уцелевший судовой документ — дневник капитана Силва, который он вёл от 9 января 1577 года по 13 ноября 1578 года. Сборник документов «Новый свет, [пролитый] на Дрейка» был принят к публикации Обществом Хаклита, принеся гонорар 100 фунтов стерлингов. Работа была отмечена рецензентами лондонской «Таймс» и «Географического журнала»: показания португальского капитана демонстрировали, что Дрейк был истинным джентльменом, знатоком навигации и умелым стратегом. В процессе поисков обнаружилась и Crónica de la Nueva España — рукопись Франсиско Сервантеса де Салазара, первого канцлера Королевского и папского университета Мехико. Доклад об этом документе был представлен на XVIII Международном конгрессе американистов в Лондоне в 1912 году и вызвал скандал, так как о своём приоритете в открытии рукописи объявил и Франсиско дель Пасо и Тронкосо — видный мексиканский историк, многие годы работавший в архивохранилищах Европы. Он убедительно доказал, что обнаружил рукопись ещё в 1908 году, и это в известной степени негативно сказалось на репутации Зелии Наттолл в среде мексиканских учёных^[68]. В том же 1912 году миссис Наттол получила уведомление из посольства США в Мексике, в котором рекомендовалось представить в Госдепартамент опись всего её имущества в «Каса Альварадо» и передать копии ключей в консульство, на случай необходимости предъявления исков или оценки ущерба^{[69][Комм. 9]}.

В декабре 1914 года Зелия Наттолл отправилась в Сан-Франциско к родственникам, полагая, что пока в Мексике не урегулируется политическая ситуация, она не сможет вернуться. На малой родине её не было десять лет, и возвращение затянулось ещё на три года. К моменту приезда шла подготовка Панамо-Калифорнийской выставки^[72]. В организационном комитете заседала 71-летняя Фиби Херст, Хильда Наттолл (вдова старшего брата Джона) и Этель Сперри Крокер — глава Фонда Крокера — Рида; они присудили Зелии одну из трёх медалей, которыми отметили выдающихся женщин-учёных и общественных деятельниц (ещё Джейн Аддамс и Кэтрин Дэвис). Чествование Зелии Наттолл в рамках выставки длилось неделю, она прочитала лекцию об издании документов о сэре Фрэнсисе Дрейке, но в целом антропологический отдел по посещаемости и богатству был несопоставим с размахом Колумбовой выставки 1893 года^[73]. Ужиться с Хильдой в одном доме Зелии тоже не удалось, и она переехала в отель. Ситуация с финансами оставалась тяжёлой: о судьбе недвижимости в Койоакане оставалось гадать; Зелии пришлось продавать свою долю недвижимости в Сан-Франциско и обращаться за грантом на исследования в Институт Карнеги, однако его так не получила, ибо не считала нужным лоббировать свои достижения. В конце концов Фиби Херст купила коллекцию индейских пряслиц для музея Калифорнийского университета и предоставила 300 долларов взаймы. На её средства Зелия съездила на Аляску и добралась до Форт-Юкона, откуда отправилась на Гавайи по следам капитана Джеймса Кука. В 1916 году скончался главный покровитель Зелии — Фредерик Патнэм. В 1917 году скончалась Эбби Пэррот — вдова деда Зелии, оставив некоторое состояние^[74]. Несмотря на предостережения, Зелия поехала в Мексику и 1 июня 1917 года переступила порог своего дома в Койоакане, обнаружив его невредимым. Фиби Херст в очередной раз выслала ей деньги, чтобы заплатить долги по налогам и жалованья прислуге; требовалось также высылать деньги Надин. Перспективы заработка были туманны: Калифорнийский университет убрал из издательского плана второй том «Кодекса Мальябеки». В конце концов реализация недвижимости в Сан-Франциско принесла 33 000 долларов; также она попыталась продать фруктовый сад своего поместья и питалась преимущественно тем, что давал приусадебный участок^[75]. В сезон 1918—1919 годов это привело к изучению традиционного индейского садоводства, огородничества и кухни. Купленное на рынке в Сочимилько растение было идентифицировано как новое и получило имя Chenopodium nuttalliae. В 1919 году вышла обобщающая статья в двух частях о доколумбовом огородничестве и садоводстве в Мексике^[76], а в 1923 году Смитсоновский институт перепечатал «Сады Древней Мексики» в своём ежегодном отчёте^[77].

Осенью 1923 года в Мехико состоялось знакомство Зелии Наттолл и Дэвида Лоуренса, оно отразилось в романе «Пернатый змей» в образе деспотичной любительницы ацтекской археологии миссис Норрис^{[78][Комм. 10]}. Когда книга вышла в 1926 году, Зелия была в ярости и, по слухам, вышвырнула её из окна; в дальнейшем в доме было запрещено говорить на тему романа и его автора^[80].

После своего 65-летия Зелия Наттолл стремительно оказывалась на периферии археологических и антропологических исследований, так как уже не осталось покровителей, способных обеспечить ей доступ к грантам или исследовательским программам или хотя бы дать советы, как соответствовать новейшим тенденциям в науке. В антропологии отныне господствовала культурно-историческая школа, противоречившая взглядам и убеждениям миссис Наттолл (по словам М. Гриндл, «она перестала быть членом клуба»). Тем не менее, исследовательница-самоучка не снизила публикационной продуктивности: между 1920 и 1933 годами вышло более тридцати статей в научных журналах Великобритании, Франции, Германии и Испании. Тематика их была самой разнообразной: древняя агрикультура, ацтекский солнечный культ, история инквизиции, новые документы о деятельности Дрейка и Кортеса. Он поддерживала общение с молодыми учёными, особенно Мануэлем Гамио, переписывалась с Боасом, Крёбером и Тоззером, а также оказывала моральную поддержку летним археологическим школам Эдгара Хьюитта, и была в большом возмущении, когда его студенты не захотели воспользоваться книжным собранием «Каса Альварадо». Нередко к ней приезжал и Сильванус Морли, возглавивший проект Института Карнеги в Чичен-Ице в 1926 году: «тётушка Зелия» (так же её называли Тоззер и Дж. Вайян) стала первым человеком, которой он сообщил, что мексиканское правительство одобрило многолетнюю экспедицию, сопряжённую с рестраврацией древних построек. Учениками Наттолл называли себя Франс Блом, а также гарвардский стипендиат Филип Минз, который зимой 1925—1926 года арендовал квартиру в «Каса Альварадо» и в полной мере воспользовался эрудицией своей хозяйки. Впрочем, с годами она становилась ревнивой к своему приоритету и иногда в резкой форме напоминала своим корреспондентам, если они не ссылались на её приоритет в исследовании Древней Мексики. В 1927 году у неё произошёл конфликт с Морли, когда Зелия Наттолл узнала, что на проекте реставрации «Караколя» у сооружения плоская крыша, тогда как она настаивала, что это солнечная обсерватория, созданная в рамках религиозного культа. Скандал разбирался с участием мексиканского посла и был вынесен на обсуждение Вашингтонского антропологического общества. В итоге миссис Наттолл доказала свою правоту^[81].

В 1920-е годы Зелия Наттолл ещё поддерживала обычную для себя активность: в 1921 году приглашалась лектором Королевского антропологического института Великобритании, в 1926 году была делегатом Международного конгресса американистов в Риме и на конгрессе в Нью-Йорке, проводимом в 1928 году. В 1929 году в знак признания заслуг её пригласили в Париж на конгресс и выставку, посвящённую солнечным культам. Наконец, в 1930 году она посетила последний из своих конгрессов по американистике в Гамбурге^{[Комм. 11]}. Впрочем, её эрудиция не была всеобъемлющей: в 1932 году у миссис Зелии случился конфликт с Альфонсо Касо из-за интерпретации находок в гробнице № 7 Монте-Альбана. Касо считал, что золотые и нефритовые украшения в уцелевшей гробнице правителя относятся к периоду миштеков, тогда как Наттолл настаивала, что это гробница Куаутемока^[83]. Когда её авторитет проигнорировали, она опубликовала материал в одной из газет и была готова «биться до конца», как выразилась её знакомая Лесли Симпсон. Касо смог окончательно датировать свои находки только три десятилетия спустя^[84].

Окончательно погрузившись в долги^{[Комм. 12]}, в 1928 году Зелия Наттолл вынашивала проект превращения «Каса Альварадо» в археологическую школу и библиотечный центр, финансируемый правительством Мексики, в котором она получит право проживания и займёт должность хранителя^{[Комм. 13]}. Параллельно она решила воссоздать исконно мексиканский национальный праздник, который привлёк бы внимание общественности к ацтекскому наследию страны. Подходящим показался «день без тени» — короткий момент, когда солнце над Мехико находилось в зените и гномон на несколько минут не отбрасывал тени. В будущем этот праздник мог бы распространиться по всей Латинский Америке, чтобы «привить юным умам любовь к природе, наблюдениям и исследованиям». Оба проекта активно лоббировались ею в Секретариате народного образования и педагогическом институте. Разрешение было получено, и 18 мая 1928 года впервые после занятия Теночтитлана Кортесом в 1519 года в нескольких школах мексиканской столицы отпраздновали день без тени, а также было получено разрешение включить ацтекский Новый год в реестр национальных праздников. По её словам, в здании Педагогического института собралось 5000 школьников, перед которыми Зелия произнесла речь. Присутствовали иностранные дипломаты, включая посла США. Несколько следующих дней без тени отмечались во дворце Альварадо, куда приглашали жену президента, директора астрономической обсерватории, научных авторитетов и дипломатов. В 1929 году во дворце собралось 40 высокопоставленных гостей, а также 15 студентов-практикантов Летней антропологической школы Университета Нью-Мексико под началом Хьюитта. Несмотря на то, что день был облачным, во время прояснения гости наблюдали момент исчезновения тени, после чего начался тропический ливень, оправдывая древние верования. Мэрия Койоакана подсоединилась тогда к инициативе, и день без тени праздновался в индейском стиле под аккомпанемент барабанов и флейт; интерес к празднику выразил и министр образования Перу. Однако в 1930 году министерство образования Мексики и глава университета под влиянием инициатив США по ограничению мексиканской иммиграции, начали кампанию против З. Наттолл; в газете El universal вышла гневная статья, автор которой возмущался, что «американка пропагандирует ацтекские обряды». В газете напоминали, что оригинальный праздник вовсе не был радостным событием — в этот день в жертву Солнцу приносили детей. Мэр Койоакана в 1930 году не стал проводить публичных церемоний. Последний раз день без тени приурочили к поминкам по самой Зелии Наттолл в мае 1933 года: садовник дон Антонио восстановил солнечные часы, а экономка донья Тересита устроила угощение, хотя к тому времени три года не получала жалованье^[87].

76-летняя Зелия Наттолл скончалась в «Каса Альварадо» 12 апреля 1933 года^{[Комм. 14]}. Ни одного члена семьи не оказалось рядом; похороны на Американском кладбище организовал генеральный консул США, отчитавшись Надин Наттолл-Лоутон, что церемония прошла «красиво, просто и со вкусом». Отпевание прошло в Мексиканском епископальном соборе Крайст-Чёрч, на нём присутствовали более ста человек. В мае 1933 года внук — Джон Лоутон — был направлен в Мехико для ликвидации дел своей бабушки, обнаружив, что финансы находятся в катастрофическом состоянии: дом был многократно перезаложен, а сумма долга превысила 50 000 долларов (1 210 000 в ценах 2024 года). У Зелии даже не было банковского счёта, а единственным источником существования оставалась рента в 47 долларов в месяц (1140), выплачиваемая Хильдой Наттолл. Слуги предъявили иск на компенсацию в сумме жалованья за месяц за каждый просроченный год. Всё содержимое дома было описано и включено в залоговый акт, так что было невозможно устроить распродажу реликвий и библиотеки. Небольшой моральной компенсацией стало торжественное собрание в честь Зелии Наттолл, устроенное Географическим обществом Мексики, на который пригласили посла США и Джона Лоутона. Наконец, дом удалось сдать на три года семейству американского дипломата Ливитта: они не вносили платы, но обязывались вложить средства в восстановление постройки; имущество Зелии, кроме части мебели, было свалено в винный погреб. Наконец, «Каса Альварадо» в 1938 году стал собственностью автодилера Томаса Бриско Миллера, который погасил долги покойной Зелии. Вещи из винного погреба были выставлены на аукцион, вызвавший интерес общественности. Небольшая часть библиотеки была выкуплена Альфредом Тоззером, но значительная её часть была передана в издательство Porrúa на реализацию; часть бумаг была сожжена, уцелела только переписка, хранившаяся в ящиках письменного стола. После войны дом был выкуплен мексиканским правительством, использовался в качестве библиотеки Министерства образования, затем там располагалась редакция «Мексиканской энциклопедии» и Национальное статистическое бюро. Около года до своей кончины в 1998 году в доме квартировал Октавио Пас; после его смерти «Каса Альварадо» был отреставрирован и стал частью Национальной библиотеки — Национальной фонотекой^[89].